Рубрика «Званый гость» продолжает свою жизнь на страницах газеты. На этот раз были долгие размышления по поводу героя. И сама собой пришла мысль пригласить Евгения НАМЕСТНИКОВА. Евгений Александрович – непубличный человек, но что-то нам подсказывало, что выбор наш удачен. И, к удовольствию, мы не ошиблись. Необычное понимание жизни, философия, глубина мысли Е. А. Наместникова привели в изумление. Он был в вопросах предельно откровенен, что могло не восхищать.
Евгений Александрович НАМЕСТНИКОВ родился в 1946 году. В 1986 году окончил Московский Всесоюзный народный университет искусств, получил квалификацию «художник-оформитель». Он является одним из авторов герба г. Дивногорска. Более 20 лет возглавляет любительское объединение дивногорских художников в ГДК «Энергетик». Евгений Александрович был одним из разработчиков концепции праздничного художественного оформления территории Дивногорска в ходе проведения Эстафеты Олимпийского огня, проектов мемориального знака «Дивногорцам репрессированного детства и их родителям», памятника первым строителям Красноярской ГЭС. Е. А. Наместников принимает активное участие в организации и проведении целого ряда мероприятий городского, краевого и межрегионального уровней, возглавляет работы по художественному оформлению сценических площадок, персональных выставок дивногорских художников. Женат, имеет сына.
– Евгений Александрович, наш традиционный первый вопрос – нравится ли вам человек, которым Вы стали?
– Нет. Дело в том, что я по гороскопу Весы. Сколько помню себя, во мне были постоянные сомнения. Напишу ли картину или смастерю поделку. Сначала нравится, спустя время все уничтожаю. Подобные раздумья, метания причиняют много страданий, поэтому и не нравлюсь себе.
– Верите ли Вы в судьбу? Многие говорят, мы проживаем жизненный сценарий, утвержденный кем-то свыше. Согласны?
– Сложный вопрос. Пожалуй, нет. Что такое судьба? Случись что – говорят, мол, судьба такая. Думаю, все же человек сам пишет сценарий своей жизни. У меня их было множество. Что с детства хотел, то и получал. Хотел по жизни покрутиться, как говорится, получил сполна. Моя жизнь – экспромт, никогда не заглядываю далеко.
– Художниками рождаются или становятся?
– Все же талант заложен в генах. Постоянно вспоминаю из своего босоногого детства: учился ли в младших классах или в старших, мои мысли всегда были где-то далеко в облаках. Любовался природой, из окна разглядывал деревья, росшие в школьном дворе. Вроде сидел на уроке, а мое сознание было где-то далеко. Учителя жаловались, а родители пытались меня изменить. Одним словом, не было меня в школе, поэтому в 7 классе выгнали с треском без права принятия в другие образовательные заведения. Пошел в вечернюю школу – тогда, в начале 60-х гг., получение среднего образования было строго обязательным – ее закончил с удовольствием.
Знаете, может, и удивлю, не взыщите, но в Дивногорск я не приехал бы никогда в жизни. Сюда меня привезли родители, и до сих пор жалею об этом. Так и не привык к этому городу, краю. С высоты прожитых лет скажу, что сейчас хотел бы вернуться на родину. Я же с Волги – Средняя полоса России для меня все. Родился в бывшем некрасовском имении, помню замечательную природу, вековые дубы. Эти воспоминания четко врезались в память. В Ярославле, будучи пацаном, гулял по знаменитому волжскому спуску, где прогуливался Федор Шаляпин. Романтизма в детстве хватало с лихвой. После переезда в Дивногорск мы возвращались каждый год в Ярославль с родителями в отпуск. Последний раз бывал там в 1976 году, потом так и не пришлось. Раньше были пацанами, девчонками, крутились, вертелись, а потом повзрослели, обзавелись семьями, делами, проблемами и заботами, и ностальгия по детству и юности стихла.
Хотя в Дивногорске очень многое получил. Видимо, от тоски и безвыходности.
– Чему главному Вас научили родители?
– Своим мягкотелым характером пошел в матушку. Отец – фронтовик, офицер-разведчик, у которого были свои представления о жизни. Он был по отношению ко мне не строгим, а жестоким. Не признавал, чтобы его сын когда-нибудь пожаловался, что его избили. Отец меня мог выпороть за то, что пришел жаловаться. Он говорил: «Жалуются только предатели и доносчики! Запомни на всю жизнь. Если ты не смог дать сдачи, постоять за себя, даже если их было десять, а ты один, значит, ты плохой человек, ничтожество». Теперь думаю, формула «будь в жизни жестоким, но справедливым» правильная.
– По-вашему, правильная линия, когда родитель перегибает палку?
– Знаете, так сложилось: я жил в таком городе, где эта линия была правильной – в Новокузнецке. В 50-е гг. он был хуже, чем бандитский Петербург. Если ты не был жестоким, то тебя бы быстро сломали. Сейчас понимаю – отцовская формула работала. В тоже время он говорил: «Помогай ближнему, не проходи мимо, но и не будь слизью. Умей дать сдачи».
– Как Ваш суровый отец отнесся к выбору творческой профессии?
– Даже не обращал внимания. Ему было абсолютно все равно, кем я стану. Он говорил, главное – с кем ты дружишь, с хулиганами или с бандитами – это твои проблемы. Дружи ради Бога, они тоже люди. Но отвечать будешь ТЫ за все по полной. Если ты где-то оступишься, я тебя не пощажу.
Сначала моя трудовая биография началась на энергоучастке, и эту работу вспоминаю с любовью. А все равно тянуло к чему-то высокому, полного удовлетворения не было, творчества не хватало в жизни. В 1976 году я кардинально сменил профессию и пошел работать художником.
– Кто для Вас был значимым наставником, примером для подражания в жизни и творчестве?
– В юности меня тянуло к военным специальностям, примером были родственники, служившие в НКВД, КГБ. Это были серьезные люди. Один из дядюшек вернулся из Германии аж в 1956 году, где работал под прикрытием. Мне хотелось быть похожим на родственников.
В начале своего творческого пути я самостоятельно пытался найти себя как художник – мастерил поделки, писал картины. В 1967 году познакомился с Е. А. Шепелевичем, который дружил с отцом, бывал у Евгения Александровича в мастерской в скиту. У нас с ним сложились хорошие товарищеские взаимоотношения, давшие толчок моему становлению. Он меня учил, объяснял азы, наставлял. Ведь в душе хотелось переплюнуть отца, который тоже был художником, и быть тем, кем хотелось.
Мой отец начинал в первом профессиональном театре, в знаменитом Ярославском академическом театре драмы им. Федора Волкова. Он ставил дипломный спектакль как театральный художник. Затем работал в Норильском Заполярном театре драмы им. В. Маяковского, знал Иннокентия Смоктуновского, общался с ним. В итоге стал крестьянином, хотя ценил изобразительное искусство.
Вторым моим учителем был Борис Дмитриевич Туров. Мне посчастливилось присутствовать при написании им полотен. Он не стеснялся спросить: «А как ты видишь? Как тебе кажется, можно так или эдак написать?» Ведь глаз у художника замыливается, и он может упустить ту или иную деталь. Такие встречи с Б. Д. Туровым помогли понять внутренний мир мастера.
Приходилось общаться с такими творческими людьми, которые сами себе художники. Среди них, по определению, не может быть вторых. Они все первые, как и любая творческая личность – она всегда будет в лидерах. Наверно, в этом и сложность нашей профессии.
– А в чем конкретно ее сложность?
– Сложная в том, что редко когда люди смогут самостоятельно оценить твой талант, пока сам о нем не заявишь. Я знал такого художника, который считал, что переплюнул Илью Репина. Другой сказал, побывав во Франции в Лувре, где находится мировое собрание произведений живописи: «Да это разве картины? Это ерунда! Там нет моих работ, там должны быть только мои работы». Видимо, не каждому дано объективно оценить свой талант. Думаю, что я с этим справился. Не считаю себя художником, больше, наверно, ремесленником. Хотя немного похвастаюсь: могу лучше написать, чем некоторые местные знаменитости в области живописи. Помните, как сказал великий художественный критик Владимир Стасов, когда создавал свою газету и хотел ее назвать «Гудок», а назвал «Свисток»: «Потому что гудеть – дело ответственное». Также и в искусстве.
– Был ли в Вашей жизни поступок, абсолютно для Вас не характерный?
– Не припомню. Мы с Вами начали разговор с того, что человек предопределяет свои поступки, поэтому подобных в моей жизни не было.
– Евгений Александрович, что для вас любовь?
– Я в своей жизни пережил одну любовь, первую любовь. Я верю в нее, не в привязанность, а именно в любовь. Это чувство есть, хотя много раз приходилось слышать от разных людей, мол, да ну, любовь – это сплошная химия.
– Как, на Ваш взгляд, возвышенное чувство влияет на творческого человека? Что оно ему дает?
– Если творишь, создаешь шедевр, то абстрагируешься от всего – от любви, от семьи. По себе знаю. Лет 15–20 назад, когда я увлекался живописью, мог сидеть за работой по 12–15 часов. В праздники и выходные я уезжал из дома, и мне никто не мешал. Может, любовь, помогает поэтам в их творчестве. А художник, он – философ, он философствует со своей картиной. Он пишет и оценивает композицию: а как эта деталь, мазок… Он уходит в картину. Художник, скорее всего, композитор.
– Для Вас творчество – это удовольствие больше для себя или другое?
– Творчество – это не удовольствие, а большой труд. Не верю тому художнику, который сказал, что левой ногой за день написал 17 картин. Он их не написал, а намазал. Я никогда не был на плэнере (передача в картине всего богатства изменений цвета, обусловленных воздействием солнечного света и окружающей атмосферы – прим.ред.). Я придумываю свои картинки, затем рисую карандашом, потом сразу на холст и сижу, думаю, поэтому это труд каторжный. Бывший директор Дивногорской художественной школы Владимир Ефремович Чубченко, у которого прекрасная, интересная живопись, говорил: «Я пишу с огромным трудом». А я пишу полотно–увлекаюсь настолько, что давление подскакивает. Никогда настоящий художник, мастер не отдыхает, когда пишет, он живет в этой работе. Волнуешься, переживаешь, испытываешь эмоции на разрыв аорты. В этом заключается истинное мастерство.
– Что для художника свобода? Он должен быть свободным?
– Свободным художник не будет никогда. Это понятие относительное. Творческая свобода, конечно, может, какая-то есть, но больше носит конъюнктурный характер. При советской власти художник был свободен, но тоже были какие-то рамки. Как пример таковых рамок: писал Евгений Александрович Шепелевич интересную картину «Порог на Енисее», на которой обязательно должен был присутствовать хоть в небольшом объеме социалистический образ жизни. Он как-то поинтересовался: «Женя, как выглядит радар?» Я удивился: «Зачем тебе радар, ведь работа такая хорошая?» В ответ: «А я на горе поставлю небольшой оранжевый радар. Пусть все видят – у нас социализм, кругом спутниковая связь».
Сейчас художники кто во что горазд, они больше конъюнктурщики, хотя среди них есть таланты – Борис Степанов, Виктор Привалихин, его супруга Анжела, конечно, Борис Туров, который выделялся своим лиризмом и глубиной полотен. Нас роднила тоска о том, что уже ушло, и этого не вернуть.
– Каков Ваш главный принцип в общении с людьми?
– Мы выбираем человека для общения по своему образу и подобию. Допустим, я – мерзавец и подлец, соответственно буду искать подобного человека. Я не пойму доброго и хорошего, он для меня будет ничтожеством. Таков мой внутренний мотив, следуя которому в своей жизни не пришлось ошибаться в людях: ни в друзьях, ни в товарищах, ни в знакомых. Никто не предавал никогда в жизни, как сейчас говорят, «кинул». Если я вижу, что он никчемный человек, то близко к себе не подпущу.
– Что Вас восхищает в людях?
– Бескорыстие. Кроме того, восхищает меня в людях стремление прожить свою жизнь не зря. У меня есть знакомый, которого считаю Карасем-идеалистом из произведения М. Е. Салтыкова-Щедрина, а я так не могу. Мне хочется взлета. Знаю, будет плохо, но я должен это сделать, я иду в ущерб себе.
– Что больше всего раздражает в людях?
– Сейчас почти все раздражает. Видимо, старею. Раньше за собой такого не замечал, люди были другие, другие времена, другие нравы.
– Легко расстаетесь с прошлым?
– Я не расстался с прошлым, я в нем живу. Был моложе, думал, поживу еще немного в Дивногорске, может, изобрету что-то, а время шло, шло, шло. И сидишь на месте. Когда родители меня сюда привезли, я дольше 24 часов не мог находиться в этом городе. После смены уезжал в Красноярск. Мне не хватало людей, запаха бензина, выхлопных газов, шума большого города. А тут идешь, и скучно. Единственное что мне здесь нравилось – природа. Казалось, что здесь люди – временщики, нет ничего стабильного. Нет того, что было в прошлом, там все это осталось, и пусть там оно и будет. Хорошее время было.
– Вы что-нибудь хотели бы изменить в своей жизни?
– Я много раз об этом думал. На что менять-то? Я не знаю, на что менять. Лучше оставить как есть.
– В себе хотели ли что-то изменить?
– Пожалуй, да. Порой хочется относиться к жизненным коллизиям спокойно, не переживать всей душой.
– Что вдохновляет Вас в жизни?
– Порой подумаешь, а ведь еще могу сесть за этюдник. Перебираю тюбики красок, раздается запах масла и возникает мысль: «Еще же можешь что-то сделать». Не могу без дела сидеть. Если не занимаюсь творчеством, то двор от снега расчищаю. Главное – не сидеть на месте. Искусство, живопись, хотя почти год не садился за холст, а все равно меня тянут, тянут, тянут. Ведь писать надо постоянно. Сейчас уже страшно. Бывает, в голове рисуешь картины, цвета смешиваешь, такие появляются интересные оттенки. Снится такой цвет, думаешь, сейчас запомню, а проснулся – забыл. И не повторишь.
– Был счастливый момент в Вашей жизни?
– Такой случай произошел, когда я нашел спустя годы своего старого друга. Его тоже звали Женей, мы с ним одного месяца и года рождения. Он был настоящим товарищем. Меня покорил его кругозор, с Евгением было интересно. Учился на одни пятерки, посещал пять или шесть кружков, помогал отстающим. Как у него хватало сил и энергии, непонятно. Для меня на тот момент главной была улица. Мне бы вырваться из дома и погонять мяч с дворовыми мальчишками. В 1964 году мы расстались, когда Женька уехал учиться в Томский университет. Договорились встретиться через 5 или 10 лет, но не сложилось. Я его искал больше 50 лет. О нем постоянно думал. Благодаря сайту «Одноклассники» Женька первым меня нашел и написал сообщение. Вот так неожиданно мой лучший друг снова появился в моей жизни. Жаль ненадолго. Ему стало плохо во время нашего разговора по скайпу. Потом он так и не вышел на связь.
– Самый большой результат в жизни?
– Этот результат состоит из множества составляющих. Такого, который был бы вершиной моего бытия, нет. Моим результатом считаю возможность работать и творить, общаться с интересными и известными людьми. Смотрю, на ярославском вокзале, облокотившись на колонну, стоит кумир детей и взрослых того времени – Марк Бернес. Я не постеснялся, подошел, и мы чудесно с ним поговорили.
В Дивногорске встречался с актером Борисом Андреевым, певцом Валерием Ободзинским, Владимиром Макаровым, с солисткой цыганского театра «Ромэн» Радой Волшаниновой. Много было интересных и неожиданных встреч. И, думаю, это не судьба, а обстоятельства.
– Бывают такие моменты, когда человек задумывается, зачем он пришел в этот мир. У вас бывали такие мысли?
– Такое чувство возникает, как правило, когда человека одолевает отчаяние. Бывают и у меня такие всплески. А в общем живу с тоской о прошлом, по ушедшему советскому времени, и молодость тут ни причем. Оно было очень хорошее. Настоящее, да и будущее, казалось лучезарным, вокруг радостные люди, процесс созидания. Ощущалась монументальнаястабильность. Да, были бедными, одинаковыми, но счастливыми. У всех была одна цель – на лучшее. Ведь принципом, что надежда умирает последней человек и живет.
Мы живем пока сегодняшним днем.
Комментарии: